Соборность как проблема полноты и связности организации общества и цель деятельности Церкви в миру

 

В качестве первоочередной задачи из всех, что стоят перед Церковью, должна быть выбрана та, которая укоренена в христианстве, и решение которой послужит основой формирования нового смысла совместной жизни

Материалы Второй конференции»Реформация vs Революция», 3-4 ноября, 2011 г.
Также с материалами конференции можно познакомиться здесь
Я не претендую и не могу претендовать на богословский аспект темы. Я могу только увидеть проблему из фокуса организатора изменений, человека, который стремится участвовать в сохранении и умножении смысла нашего совместного бытия, бытия людей разных культур и конфессий. По основному образованию я теоретик архитектуры, понимаю мир через нее и поэтому в докладе буду приводить примеры и свидетельства из области архитектуры.

Вопрос, почему мы живем вместе и почему разрушаем нашу совместность, всегда представлялся мне одной из великих тайн человеческого общежития. Процессы депопуляции и деградации населения России и Украины дошли до опасного рубежа. Если мы его перейдем, потеря государственности, самих стран и Церкви станет более чем вероятной.

Мер только экономического характера для предотвращения этой потери явно недостаточно – необходим новый, воспринятый большинством смысл совместного существования народов и социальных групп каждой страны. В формировании и реализации этого смысла очень важно обеспечить ведущую роль Церкви.

Полагаю, что Церковь еще имеет исторический шанс, чтобы остановить опасные процессы и способствовать созданию такого общества, которое за счет ценностей полноты жизни людей в Божьем мире и соответственных социальных практик будет иметь будущее в XXI веке.

Для этого Церковь должна стать не только хранительницей традиций, но и катализатором, «закваской» изменений.

Мне представляется, что Церковь способна существенно усилить свое влияние на понимание общественностью России и Украины перспектив глобального развития, а также на реализацию позитивных сценариев развития общества и сохранения естественной среды, а для этого необходимо расширить и укрепить ее интеллектуальные и коммуникативные возможности.

Возможности развития самой Церкви определяются масштабом, глубиной и предельностью поставленных перед нею задач, а конкретизация и проектная проработка этих задач для реализации и внедрения результатов являются ее последующими действиями.

В качестве первоочередной задачи из всех, что стоят перед Церковью, должна быть выбрана та, которая укоренена в христианстве, и решение которой послужит основой формирования нового (или, скорее, восстановления исходного) смысла совместной жизни.

 Мне представляется, что в современном секуляризованном мире главная формула движения к этому смыслу такова: «Понимать, чтобы верить».

А фундаментом для такого понимания, а также для исследований и проектирования модели общества, обладающего подлинным смыслом совместной жизни, может стать идея соборности. Именно поэтому тема соборности требует самого пристального внимания и всестороннего обсуждения. Я понимаю соборность следующим образом:

  • Соборность является одним из основных принципов христианства и выражаеттáинственное единство всех христиан во Христе. В раннехристианской Церкви это духовное единство проявлялось в том, что все члены общины, независимо от их социального положения и прочих различий, участвовали в совместных трапезах и богослужениях на равных. Евхаристия, являющаяся символическим ядром всей христианской жизни, поначалу также совершалась соборно – всеми участниками таинства, а привилегированное участие в ней священников стало следствием редукции таинства (А.Шмеман). Живая Церковь имеет своим основанием реальную соборность.
  • Собор как архитектурное воплощение единства Бога, мира и человечества имеет сложную символическую структуру, которая (например, через роспись храма) указывает на то, что соборность – это единение разного: пророков, святых, учителей, благородных мужей, мирян. А церковные соборы как христианские собрания, съезды также объединяли людей, занимающих разное общественное положение, стоящих на разных позициях, и на этих соборах возрождалась живая вера и живое действие. Собор – это всегда собрание разных позиций ради достижения единства в главном – в вере.
  • Историю Церкви можно представить как многократную утерю и возрождение соборности, и одной из главных целей Реформации, несомненно, являлось возрождение соборности церковной жизни, во многом сведенной к обрядовости и мирским устремлениям.Сегодня мы опять имеем явный кризис соборности.
  • Каждый такой кризис – это вызов Церкви перед лицом новых смыслов и форм человеческого общежития. Мы живем в переломный момент, в период смены эпох.
  • Этот перелом проявляется в нескольких крупных сдвигах, и каждый сдвиг – особая проблема для мира и Церкви.
  • Мы переходим из культуры текста в культуру экрана. И это означает снижение значения слова при возрастании роли изображения. Что делать – переводить тексты в изображения или настаивать на главенстве слова?
  • Мы живем в мире массовых коммуникаций, которые по своей сути стремятся к «игре на понижение» и обеспечивают преимущество бессмыслице и человеческой глупости. Сетевые взаимодействия и виртуальные структуры вытесняют непосредственное общение. Сохранит ли Церковь способность к живому общению, к содержательной коммуникации?
  • Церковная мысль много столетий сосредотачивалась на примирении веры и знания, но сегодня более значимо соотнесение веры и зрелищ. СМИ навязывают господство зрелищ над всеми другими формами переживания жизни. Что Церковь может противопоставить этому тотальному расслаблению в самостроительстве человека?
  • Мы видим, как меняется понимание смысла нашего предназначения и ответственности в сохранении красоты и сложности Божьего мира. И важными шагами становятся обретение Церковью способности к включению в свои размышления идеи Божьей Вселенной, разработка «космического богословия» (у человечества появился новый опыт – опыт «сложной вселенной») и участие в осуществление идеи множественности не конфликтующих человеческих миров на Земле.

Я только сейчас стал понимать (и то не до конца) книгу, прочитанную мною много лет назад, – «Педагога» Климента Александрийского. В фигуре педагога Климент выделяет две ипостаси – терапевта и учителя. И говорит о том, что, пока ты не произвел исцеление ученика или общества, приступать к действиям учителя нельзя.

Фиксацию позиции терапевта как первичной я начал понимать только сейчас, когда стал практически организовывать изменения в образовании. Я столкнулся с необходимостью, во-первых, понять какие-то первоосновы дела образования и воспитания, а во-вторых, выявить – а чем больно современное общество? Но для этого необходимо иметь некий критерий нормы и/или болезни, некую точку отсчета.

Осенью 2011 года мы проводили Форум открытого образования в Киеве, на котором все говорили о новых технологиях открытого образования, применяемых у нас и за рубежом, например, в Швеции. На Форуме присутствовал народный учитель Украины Николай Петрович Гузик, уже очень пожилой человек, который более двадцати лет ведет совершенно уникальную образовательную программу. И вместо того чтобы рассказывать о своих технологиях, он вдруг начал призывать нас: «Давайте поймем, чем мы занимаемся. Мы имеем дело с детьми. Каждый ребенок послан в мир Богом, и послан ЗАЧЕМ-ТО. И наша задача как педагогов – выявить, зачем этот ребенок послан, что в него заложено, и в соответствии с этим дать ему возможность самостоятельного движения».

У Н.П. Гузика есть школа, в которой действуют параллельно девять программ. Они рассчитаны на детей с очень разными способностями – от тех, кто может проявить себя в спорте, до тех, кто способен мыслить стратегически. Правда, Николай Петрович говорит, что самую большую группу составляют ученики, которые готовы к социальной работе и работе руками. Тех, кто готов к науке, по его наблюдениям, – всего четыре процента. Вдумайтесь: всего четыре процента! Это значит, что в школе, ориентированной исключительно на передачу знаний, девяносто шесть процентов учеников образовываются несвойственным им образом. А способных к подлинному мышлению, по мнению Н.П. Гузика, менее одного процента – в лучшем случае, одна десятая процента. Но он все равно пытается выделить таких детей.

А современный мир превращает образование в услугу, в супермаркет, в котором можно выбрать подходящий товар.

И здесь возникает принципиальная проблема, говорить о которой обычно не принято: выбор – или самоорганизация, самодвижение? Выбор всегда диктуется извне. Выбор – это ряд возможностей, которые вам предоставили, и вы с ними работаете. Самодвижение – это когда вы прочерчиваете свой путь, основываясь исключительно на собственных стремлениях, желаниях, интуиции; на своем внутреннем устройстве, способностях, мотивах – и, пробуя и ошибаясь, падая и вставая, неуклонно продвигаетесь по этому пути. Вы можете использовать то, что вам предложили, но лишь в том случае, если предложенное соответствует вектору вашего самодвижения. Выбор и самодвижение – феномены принципиально разные. Нас приучили, что демократия, выборы и так далее – это непреходящая ценность и наивысшее достижение человечества. На самом деле все это – только очень мощное средство манипулирования и прекращения самодвижения.

Я полагаю, что личный путь, личное странствие человека определятся его призванием.

Я выделяю три фокуса, из которых можно увидеть путь человека – путь Церкви, общества, мира.

Первый фокус – первый не в смысле значимости, они равнозначны – путь Церкви.

Это ритмы пульсации ее ценностного и организационного ядра. В пути Церкви нет линейности, исторической линии. В Церкви ядро заложено изначально, и весь вопрос – удерживаем ли мы его или нет, и как мы его развертываем соответственно изменениям ситуации. Здесь метафора пути указывает на постоянные усилия, направленные на изменения для сохранения основания. История Церкви, по сути, есть история этих усилий.

Второй фокус – путь общества.

Путь общества – это развертывание некоторых слоев, которые нарастают исторически в ответ на решение конфликтов, порожденных предыдущей организацией. Грубо говоря, в ядре общества лежит культ – это первичная форма организации мышления и деятельности.

Культ до сих пор лежит и в ядре церковной организации, и в способах осуществления различной деятельности. Вот, например, «Чин на закладку церкви». Священник ведет службу, а архитектор в соответствии с произнесенным текстом размечает на земле основные места храма: где будет омфалос, сосредоточие, где будет алтарь, намечает ориентацию на восток и все прочее. Все это заложено в самом чине, то есть дано от культа – деятельность не отделена от культа, способы ее осуществления передавались через храмовые школы.

Далее возникает культура, и появляется возможность отделить и выделить знание и организовать его трансляцию. Для архитектуры такое время наступило, когда Рим развернул большие проекты, и подготовить необходимое количество инженеров в рамках семьи и храмовых школ стало невозможно. Поскольку Римская империя строила гигантские сооружения по всему миру, пришлось создать теорию, разработать методики и массово готовить инженеров.

Эпоха культуры как всеобщего способа трансляции знаний, норм, образцов, привязанных к ситуациям, заканчивается на наших глазах. Сегодня общество организуется коммуникациями. Культура стала элементом и инструментом коммуникации. Раньше коммуникации были инструментом культуры, теперь различные культуры стали инструментами массовых коммуникаций. Новые образцы и нормы творятся внутри коммуникации через СМИ и в сетевых сообществах. Но массовая коммуникация всегда играет на понижение, на огрубление смысла, и для того чтобы не потерять смысл общественной жизни, стали формироваться содержательные персональные коммуникации. Примером попытки говорить и действовать в рамках такой содержательной коммуникации является, на мой взгляд, наша конференция. И это для меня очень важно, потому что я ищу ответ на вопрос – на что сегодня опираться, работая с мирянами? На массовые коммуникации? Или пытаться строить содержательные коммуникации с включением мышления? Очень сложный вопрос.

Есть путь мира.

Это разворачивающиеся в несколько сторон, по крайней мере, в две стороны, представления об устройстве макро- и микромира. Это расширение границ понимания и знания. Сегодня представления о Космосах стали настолько сложными и мощными, что, на мой взгляд, сдвинули все акценты в организации науки.

И все это влияет на путь человека. Путь человека – это самоорганизация. Я могу указать на пять или шесть моделей форм и уровней самоорганизации, но в данном случае нам важно, что в пути человека должна быть точка, когда он прикреплен к вечному и иному. Если такое прикрепление произойдет – это путь человека. А если нет, это путь биоида, человекообразного, или, в лучшем случае, путь социоида – винтика общественных машин.

Я утверждаю, что образцом, смыслом, который со-организует все эти частные траектории, выделенные из разных фокусов, является путь Христа. Путь Христа, понятый как путь человека (Ecce homo) – как движение к Церкви, которая хранит таинства и смысл, переданный нам земной жизнью Господа, путь спасения человечества. Ведь и первый Завет был связан с тем, что Бог уничтожил человечество как неадекватную структуру. И Страшный Суд наступит тогда, когда при разрушении общества станет очевидно, что человек уже не может собрать его в некоторое соборное единство, в Человечество.

Это, с моей точки зрения, некая протосхема, от которой можно перейти к идее соборности и идее единства.

Понятно, что живая Церковь имеет своим основанием реальную соборность. Сошлюсь на две книги, где это прекрасно описано: протопресвитера Александра Шмемана «Евхаристия. Таинство Царства» и кардинала Вальтера Каспера «Таинство единства:Евхаристия и Церковь». Для о. Александра Шмемана Евхаристия есть живое осуществление принципа «Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин 17:21-22). По А. Шмеману, Евхаристия – это «исполнение членом Церкви своего христианского призвания, исполнения своего членства в Теле Христовом», «исполнение Церкви, явление Царства Божьего и новая жизнь», участие члена Церкви «в одном общем деле, в единой священной реальности, всецело отождествляя себя с тем, что в данный момент раскрывает, являет и дарует Церковь в своем восхождении к небесной трапезе Царства». А вся литургия, согласно Шмеману, – реальное восхождение ко Христу. В. Каспер утверждает, что до XII века Церковь еще удерживала свой смысл как совместности, соборности и единства всех, кого она в себя включает.

Вернусь к архитектурному началу. Для меня язык храмовой христианской архитектуры воплощает идею соборности с необходимостью и с большой силой. Мое основное детское впечатление – это интерьер Софии Киевской. Я вырос во дворе собора Святой Софии, и сколько себя помню – столько помню и его интерьер.

Этому собору, как утверждают, через год будет 1000 лет. В центральной части собора, в апсиде, места для присутствия живых людей, епископов. Над этими местами изображены учителя Церкви, над ними – Евхаристия и апостолы, которые ее совершают.

Сверху находится Богоматерь Оранта, с поднятыми для защиты руками, в ярко-синем омофоре. В куполе наверху – Христос-Пантократор, Его флангируют четыре архангела. При этом с боков всюду изображены мученики. Весь нижний ряд дальше по храму – это святые, пророки и мученики, сзади в башнях изображены миряне – на ипподроме, на охоте. И самое интересное: на противоположной стороне от главной апсиды – изображение правящей династии, так называемой семьи Ярослава.

Все вместе составляет полномерную картину христианского мира, закрепленную в этом храме и поддержанную самой его архитектурой. Эта картина являет зрителю все разнообразие тех, кто составляет соборную Церковь – это учителя, пророки, государственные и благородные мужи, святые и миряне. Ни один из элементов пропущен быть не может, и все это единство – закрепляется Пантократором.

А современная церковная архитектура в ее лучших образцах пытается освободиться от изобразительности и прорваться к первосимволам. Свет и крест – вот манифестация этих первосимволов в трансцендентных формах, и она воплощена с убедительностью полагания основания. К такой же силе присутствия должно вернуться и слово.

Я затронул лишь часть вопросов, которые важны для новой соборности. А чтобы ответить на них, требуются усилия для включения в активную церковную жизнь, столь необходимую для осуществления первоочередной миссии Церкви – единения во Христе разных ее членов: новых учителей, пророков, государственных мужей, художников и просто достойных людей.

Уточняющие вопросы к докладу В. Никитина

Вопрос: Осмысленная жизнь – это понятая жизнь самим собой? Или мышление?

В. Никитин: Это жизнь понятая, а мышление – инструмент понимания своего места и предназначения в жизни. Я знал кучу мыслящих людей, то есть, формально мыслящих, утерявших смысл. И знал людей немыслящих, но имеющих смысл. Это все непросто.

Это опять архитектура, сведенная к первосимволам. Это Япония.

Это опять же сведение всего к таким вот первосимволам. Это интерьер этого храма.

Тут возвращение к катакомбам прочитывается достаточно четко, но совершенно на другом уровне. Инженерные подробности, решаемость в современных технологиях вполне…

Это католический храм Кэндзо Танге, Токио – вновь крест и световые потоки, и больше ничего.

Это небольшая протестантская часовня, встроенная в руины.

Это более традиционный храм в Америке, который отсылает нас к готике и к готическим соборам – опять же свет и устремленность.

Это архитектура лаконичная, каменная – Петр-камень, можно сюда отнести.

Мы видим, как меняется смысл нашего предназначения и ответственности в сохранении красоты и сложности Божьего мира. И неизбежным шагом становится способность Церкви к включению в свои размышления идеи Божьей Вселенной, оправданию стремления человечества в Космос, появлению «космического богословия». Я знаю, что был Тейяр, и были другие, но я про устремления. У человечества появился новый опыт – опыт сложной Вселенной, то, чего не было раньше.

Какие переходы мы сейчас переживаем? Этап управления сейчас заканчивается, начинается эпоха организации. Весь менеджмент – это уже ушедшая натура и уходящая идеология и технология. Культура сменяется коммуникацией. Происходит перенос акцентов от технологий к искусству организации смыслов.

С моей точки зрения, эпоха технологий как господствующей идеологии тоже заканчивается. Это не значит, что технологий не будет, или мы не будем их использовать. Просто мы перестанем на них уповать.

Вот так кратко. Все эти и другие вопросы важны для новой соборности. Ответы на них требуют усилия для включения в активную церковную жизнь. Требуют так необходимых для осуществления ее миссии единения людей во Христе носителей позиций: нужны новые учителя, пророки, государственные мужи и художники.

Или Церковь задаст тон творению новой эпохи и нового мира через творение этих людей с позициями, или станет не соборным телом, а одним из отторгнутых членов падшего и разорванного мира.

Вопрос: Я хотел спросить, а можно ли привести какие-то примеры из прошлого, когда храм – это пространственная световая икона?

В. Никитин: Если вы возьмете капеллу Сен-Дени, которую создавал аббат Сугерий – это почти единственный случай в Средневековье, где программа прописана в тексте. И это первый храм, где эти идеи были реализованы. То, что там архитекторы перенесли арку с востока – это неважно. Важно, что Сугерий выдвинул идею изображения Царства Божия на земле через свет, цветность и все прочее. И – через разъяснение. У него в каждой части храма был некий лозунг, который разъяснял, почему такие украшения, почему так сделано.

Человек этот имел огромную власть, у него было прозвище «Делатель королей». Три короля французских он «сделал», будучи бездомным. У него была политическая задача: утвердить первенство французской церкви перед итальянской. Для этого он создал новую идею храма как светоносного, золотоносного Вознесения, устремления вверх.

Вопрос: А на Востоке какие-то идеи были?

В. Никитин: Какой восток вы имеете в виду? Японию?

Реплика: Византию.

В. Никитин: Византия… Если вы возьмете Софию Константинопольскую, есть текст, написанный Силенциарием, поэма на открытие этого храма. Там ясно высказана идея, что купол висит на световом столбе, но там нет акцентуации. Я очень много читал о Софии, а потом попал в Константинополь. Оказалось, что разница большая между тем, что я представлял по фотографиям и чтению, и тем, что я увидел, когда поднялся на хоры.

С. Переслегин: Вот в этой логике можно себе представить храм, которого как бы нет?

В. Никитин: Это очень правильный вопрос. Есть прекрасный текст Андрея Битова – у него есть такая работа, называется «Грузинские тетради», или «Дневники», точно не помню – он описывает, как меня проводники вели в горы, обещали что-то показать. И мы двигаемся по каким-то оврагам, еще где-то, и выходим на площадку. И мир предстал во всей своей красоте и грандиозности. Но точка, откуда можно было видеть мир, была отмечена часовней. И Битов говорит, что это – высшее мастерство архитектуры – отказаться от своего предъявления и только отметить место, откуда можно вот это все смотреть.

Вопрос: У меня, наверное, к этому же и вопрос. Я нашел этот слайд, он оказался одним из первых. Выделенная фраза: «Собор – это всегда собрание разных позиций ради достижения единства в главном – в основаниях веры». И вопрос у меня буквально к словам, которые у вас написаны после тире: «в основаниях веры» или в самой вере? Насколько для вас здесь важно вот это слово – основания? Или собор символизирует собой то самое все, которое вы только что в метафоре часовни, собственно, и предъявили, предвосхитили мой вопрос?  Поэтому – в основаниях или в вере как в целом?

В. Никитин: Безусловно, целью является вера как целое, а основание является инструментом.

Источник: http://www.archipelag.ru/

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники