Этой задаче была полностью посвящена первая конференция, которая потому так и называлась «Реформация vs Революция». Понятия «ре-формация» и «ре-волюция» довольно близки: этимология этих слов указывает на стремление к восстановлению первообраза, подлинного бытия1. Но принципиальное отличие состоит в том, каким путем предполагается это восстановление совершать. Для революции (даже религиозной!!!) всегда первично социальное преобразование, в то время как основание реформации — преображение самого человека через восстановление его отношений с Творцом. При этом важно отметить, что без социального действия реформация тоже невозможна — она непременно должна захватить структуры, как самой Церкви, так и общества. Однако и сами социальные изменения должны происходить как постоянный возврат к Христу, имея своей целью человека в его отношениях с Богом.

Но как только реформаторы ставят перед собой задачу и социальных преобразований, они немедленно сталкиваются с двумя сильными искушениями. Одно из них — недостаточная глубина социальных изменений. Реформация в Германии была бы невозможна без поддержки немецких князей. Их политическая позиция, экономическая поддержка и военная защита позволили Лютеру не только остаться в живых, но и развернуть работу по изменению Церкви. Однако эта поддержка была одновременно и ограничением: Лютер не мог пойти против интересов своих покровителей, в результате чего многие библейские требования к справедливому устройству общества не были приняты как руководство к действию. Результатом отказа от социальной реорганизации стала Крестьянская война в Германии, которая не только опустошила немецкие земли и подорвала экономику, но во многом дискредитировала саму идею Реформации.

Второе искушение — это угроза потери целостности при чрезмерном акценте на индивидуальном. Возвратив в Церковь откровение о личных отношениях с Богом и праведности через веру, Реформация не смогла сохранить единство и целостность Церкви. Итог — еще один церковный раскол, который не преодолен и по сей день, и более ста лет религиозных войн, в которых каждая из сторон эксплуатировала искреннюю веру людей, направляя ревность по Богу и стремление к спасению на уничтожение других христиан. Утрата единства западной Церкви стала непоследней причиной постепенной секуляризации Европы, последовательного отказа западной цивилизации от своих христианских оснований. И вполне возможно, что именно в яростных схватках религиозных войн, когда во имя Христа совершались невероятные зверства, нужно искать корни безразличного отношения современного европейца к Богу, вере и Церкви!
Можно утверждать, что произошел фактический «срыв» реформации в революцию. И если мы сегодня находимся на пороге новой реформации, мы должны со всей ответственностью поставить вопрос, можем ли мы избежать такого срыва или хотя бы минимизировать его последствия?

Реформация: лат. reformatio — исправление, преобразование. Буквально означает «восстановление первоначальной формы» (лат.: re — опять, вновь; и formare — формировать, образовывать). Революция: от лат. revolvere, revolutum перевертывать, возобновлять. Слово образуется из уже знакомой приставки re — опять, вновь и глагола volvere — катить, катать. Таким образом, революция буквально — это откат к основаниям, к началу.

Участникам конференции предстоит трудный поиск ответов на ряд вопросов.

Первое. Кто может/должен инициировать реформационные процессы? Мы точно понимаем, что подлинная реформация — это возврат ко Христу. Что в этом возвращении зависит от самого человека, который ощущает неудовлетворенность привычными нормами религиозной жизни, а в чем — это суверенное действие Бога? Иными словами, может ли человек по собственной воле инициировать реформацию, или же он должен ждать, пока ее начнет совершать Господь? Это вопрос о мере человеческой свободы и ответственности за происходящее в Церкви!

Второе. Сравнение Реформации XVI века и католической реформации (обновления) в XX веке ставит вопрос о праве на реформационную инициативу, если угодно, о реформации и власти. В самом деле, чем отличаются действия Лютера от работы Второго Ватиканского собора? Только ли в том состоит отличие, что в первом случае с призывом к обновлению Церкви выступил скромный профессор богословия, а во втором — Папа Римский? Неужели право на реформационное действие принадлежит исключительно иерархии? Но был бы возможен Второй Ватиканский собор без выступления Лютера, а также инициатив множества простых священников и мирян уже в XX веке?

Третье. Предыдущий вопрос тесно смыкается с вопросом о роли политической власти в реформации. Ранее мы уже касались роли немецких князей в европейской Реформации. Но не менее остро проблема участия светской власти в решении церковных вопросов стоит и для русской Церкви. Попытки реформирования русской Церкви предпринимались несколько раз, начиная с конца XV века, т.е. одновременно с началом европейской Реформации. Однако эти попытки каждый раз подавлялись государственной властью. Последствия и для Церкви, и для государства трагичны: сначала Смута, затем — Раскол, наконец, революция. В чем причины этой традиции? Можно ли что-то сделать, чтобы ее изменить? Актуальность этих вопросов возрастает по мере того, как необходимость реформирования в Русской Православной Церкви становится очевидной все большему числу людей, как внутри самой церкви, так и вне ее.

То, что обычно называют реформацией применительно к исламу — это некие процессы, если можно так сказать, построения модернистской теологии и актуализации отношений ислама и модерна в традиционной мусульманской мысли, религиозное и религиозно-правовое объяснение того нового типа общества, с которым мусульмане сталкиваются, оказываясь в орбите европейских колониальных империй. Называя этот процесс «реформацией», в нем часто ищут типологическое сходство с Реформацией христианской. Насколько такая характеристика процессов, протекающих в исламском обществе в новое и новейшее время продуктивна в научно-аналитическом отношении, либо же она является лишь публицистической метафорой?

В действительности, если мы обращаемся непосредственно к исламскому контексту, то это движение обозначается термином ислах. В современном арабском языке это слово имеет значение «реформа», отсюда возникает аналогия с Реформацией. Однако семантическое поле, к которому относится термин ислах, строится вокруг значения «делать правильно», «быть правильным, праведным, благим». Таким образом, буквально ислах означает «исправление». Когда модернистские теологи XIX века соответственно выдвигают идею реформы, они выстраивают аргументацию идеи как логику исправления, приведения к идеальной норме — исправление мусульманского законодательства, исправление социальной жизни.